Вредная привычка анестезиолога. Как врач «поставил крест» на писателе

В клинике, где немногословный Олег Корабельников работает анестезиологом-реаниматологом, даже не все коллеги знают, что он один из лучших отечественных писателей-фантастов.
Книги Олега Корабельникова издавались в США, Германии, Польше, Чехии, Португалии. По его рассказам снимали фильмы. В 1990 году он получил «Аэлиту» — премию, которой в свое время наградили братьев Стругацких, Кира Булычева и Сергея Лукьяненко. Наша литература знает прецеденты, когда практикующий врач был писателем: те же Чехов и Булгаков. Но Олег Корабельников теперь исключительно врач. Днем работает в клинике, а ночью — в родильном доме.

Врожденная болезнь

— Олег Сергеевич, у вас писательский талант, почему вы подались в медицину?

— Просто всегда хорошо знал химию. По ней даже во всесоюзной олимпиаде участвовал и получил рекомендацию от Академии наук для поступления в любой вуз, где есть химия. Жили мы в Зеленой Роще, и я подумал, что медицинский институт ближе всего к дому (смеется). А еще там математики не было — у меня с ней… не очень.

— И как врач вообще стал писать?

— Это врожденная болезнь. Проявляется обычно в юности — хочется писать, и все. Садишься и пишешь. Какие-то стихи стал писать лет в восемнадцать. В институте была многотиражная газета «Медик», туда в 1968 году я принес свои стихи. Их напечатали. Потом еще и еще.
В 1970-м, после семинара молодых литераторов, какие-то маленькие подборки моих стихов напечатали в альманахе «Енисей». Отработав год врачом, поступил на заочное в литературный институт. Только там я понял, что и как нужно писать, и стали появляться какие-то рассказики.
В институте познакомился с известным впоследствии писателем-фантастом Сергеем Павловым. Он мне однажды сказал: «Старик, а чего ты пишешь простую прозу? Пиши фантастику — у тебя должно получиться!» Я стал пробовать, и когда в 1978 году отослал несколько вещей в один новосибирский журнал, они неожиданно их напечатали! Более того, еще до выхода журнала один из этих рассказов вышел в «Литературе России»… А это уже и тираж большой, и на всю страну выходит. Ну а после все само собой пошло, и в 1981 году вышла первая книжка. Потом еще одна, и еще, и пошло…

— И в итоге литературная премия «Аэлита»! Гордились?

— Сначала да, но недолго. А теперь… Ну стоит себе и стоит — хреновина из уральских камней и нержавеющей стали (смеется).

«Фигушки» из кармана

— Вы дружили с Михаилом Успенским, Сергеем Федотовым, Виталием Шленским. Была ли между собой конкуренция?

— Мы познакомились в конце шестидесятых «У Лукоморья» — было такое литературное объединение. Из нашей «красноярской стенки» (уже не помню, почему мы так себя называли) Миша всегда был самым талантливым. Мы это все хорошо понимали без всяких комплексов, но он никогда не зазнавался. Он, кстати, журналистом работал и как-то даже художником на заводе — хорошо печатать-то его уже поздно начали. Он ушел из жизни совсем недавно, и от «стенки» уже никого не осталось: сначала Виталик, потом Сергей, и теперь вот…

— Вы считаете себя состоявшимся писателем-фантастом?

— Даже писателем себя никогда не считал. Но, если честно, тогда было удобно, если тебя считали именно писателем-фантастом: можно было закопать в подтекст то, о чем не скажешь открыто, или «вытащить из кармана» и показать какие-то «фигушки» тому, с чем не согласен.
Членство в Союзе писателей денег не давало, но определенное положение в обществе — да. Советское же время было: дефицит, а я как рядовой член Союза раз в месяц получал спецпаек. В смысле, мог прийти в особый магазин, где можно было купить то, чего тогда нигде не было: икру, мясо, водку, хорошие вина. А с виду обычный гастроном, только вход сбоку. Лимит, конечно, был, и дни определенные: для спортсменов один, для художников другой, для музыкантов еще какой-то.

— Почему все-таки ушли из литературы?

— Просто ушел. Завязал с этой вредной привычкой. Это как курить много лет, а потом раз — и перестать. Ненормально сочинять какие-то небывалые истории — это же вранье, в принципе. А если писать о том, что было в действительности, то ты уже не писатель, а журналист. Может, даже и хороший, но журналист. Шучу. Просто я написал все, что мог написать, сказал все, что хотел сказать. Больше ничего не осталось. Зачем я буду самого себя повторять? Так некоторые делают, но… Зачем? Просто уйди и все, ничего сложного здесь нет. Недавно вышел мой сборник избранного, но это почин и инициатива самого издателя. Замечательный человек — нашел спонсоров, художника отличного. Меня сам нашел, попросил собрать, что смогу.

Хорошая работа

— У ваших детей не было желания пойти по стопам отца?

— Сын, кажется, что-то писал, но мне не показывал, а вот за дочерьми я такого вообще не замечал.

— И жена не относилась к писательству, как к причуде мужа?

— Нет, обе хорошо относились. С первой женой семь лет прожил — книгу написал. Потом семь лет один в коммуналке — вообще спрашивать никого не нужно было! Со второй супругой вот уже 27 лет живем, и она всегда меня поддерживала.

— Писали по ночам?

— Утром. График работы — сутки в больнице, двое дома. Пока на смене, в голове что-то рождается, нарабатывается мысль, причем независимо от твоего желания, а утром домой придешь, немного поспишь — и садишься писать. А назавтра вообще свободен, хоть весь день над книгой работай.

— Вы писали в то время, когда не было компьютеров. Сложно было?

— Тогда все делалось на пишущей машинке! А издательства принимали только первый напечатанный экземпляр листа, из-под копирки не принималось. То есть во сколько издательств ты собирался отправить написанную книгу, столько ее экземпляров тебе и нужно было отстучать на машинке. Причем по определенным правилам: количество строк, знаков, интервал… В общем, пальцы хорошо работали (смеется).

— Что из своего считаете самым удачным?

— Наверное, уже ничего. Теперь это не мое — чужое. Автор — не я сегодняшний, а другой человек. Неудивительно: когда тебе 25 лет и 65, видение мира совсем разное.

— У вас в доме иконы, значит, вы верующий человек, но при этом реаниматолог, возвращаете людей с того света против воли Божьей…

— В церковь хожу нечасто, но верю, конечно… Душа отделилась, но если я верну ее в тело, значит, я хороший врач. И это не спор с Богом — если он разрешит душе вернуться назад, значит, так надо. Моими руками — сам же он не будет этого делать, для этого специально есть врачи.

Взял интервью Андрей Москов
«АиФ на Енисее» №25 (1806), 18 июня 2015 года

Comments are closed.

В х о д
X

Забыли пароль?