Вечная куртка как бы с плеча чужого возраста, вечный шарф, живо-небрежно намотанный вкруг мужественной шеи, борода а-ля Фидель…
— Здравствуйте, Олег Сергеевич. Право же, не знаю, как вас теперь представлять: писателем-фантастом или руководителем культурно-художественного (и коммерческого!) центра «Лукоморье»?
— Врачом. Анестезиологом и реаниматологом. Это часть жизни. Неотъемлемая. Все прочее — игра.
— Ну да? И что, все прочее — совершенно несерьезно?
— А игра — это очень серьезная вещь. Я сам придумываю условия игры. И сам ее разыгрываю. И это мне доставляет удовольствие. А когда игра сыграна, становится неинтересно. Как разгаданный кроссворд.
— Хорошо. Сыграем. В варианты жизни человека по фамилии Корабельников. Версия первая: писатель. Ваша последняя книга — трилогия по общим названием «К востоку от полночи» — вышла в 1989 году. Я ее читала, и мне показалось, что ваши герои…
— Может, не будем?.. Тяжело говорить о том, что когда-то написал. Это как ребенок. Пока он с тобой, ты можешь долго о нем рассказывать, как нормальный отец. А потом он вырастает, уходит, живет своей жизнью. Да, эту книгу написал я, не отрекаюсь, но она уже не моя. Когда что-то написано, закончено, оно отторгается, это уже не твое.
— Ладно, прошлое забыто. Давайте о будущем. Вы вообще-то писать еще собираетесь?
— Пока не хочется.
— Давно?
— Уже года три. Сначала мучился. Считал — надо писать! А потом рассудил: а кто сказал, что надо? Раз не пишется, значит, и не надо. Хотя, наверное, смог бы и сейчас издать очередную книгу. Если не за счет имени, то…
— Но и имя тоже?
— Нет. Это забывается. Просто жанр этот — фантастика — будет издаваться, пользоваться спросом. Но… Напишу я еще один роман, издам еще одну книгу, ну и что? Я не получу от этого никакой радости. Игра сыграна. Сейчас я получаю удовольствие от того, что приношу людям конкретную пользу. Я извиняюсь перед рабочими, крестьянами и прочими классами, но сейчас меня волнует положение творческой интеллигенции: художников и литераторов.
— Я полагаю, первый акт нашей пьесы мы отыграли. Версия вторая: коммерсант.
— Это — не коммерческая деятельность. Это — выживание. Не себя лично, конечно. Издание поэзии, например, всегда было убыточно. Эти расходы раньше покрывались за счет издания книг Дюма, Агаты Кристи. Теперь — хозрасчет. Жесткие условия. Молодым тяжело, да и старикам, честно говоря, тоже. Они всегда рассчитывали, что раз в году у них выйдет книжка. Сейчас издательство себе это позволить не может. Урезаны фонды на бумагу, цены поднялись.
Для того, чтобы издавать что-то или помогать художникам, необходимо сначала заработать. Чем «Лукоморье» и занималось. Почти закончена мастерская для художников-керамистов. Она в большую копеечку влетела. Зато художники мирового уровня никогда уже не уедут из Красноярска. У них есть свой дом, условия для работы, печи для обжига. «Лукоморье» покупает произведения искусства не для перепродажи, как это обычно делается, а для того, чтобы все это осталось в Красноярске. Особенно это важно для молодых авторов. Купить краски, холсты для нечленов Союза художников невозможно. В будущем откроем свою независимую галерею. Помощь молодым литераторам — тоже близкая реальность.
Как коммерсант, я начинал совершенно без всякого опыта. Этому никто меня не учил. Я на барахолке-то ни разу в жизни не был, торговать не умею. Мы начинали с нуля. Теперь появляются деньги — пускаешь их в дело. Даже новое слово выучил: инвестиция.
— А какая у вас зарплата, Олег Сергеевич? Исключительно советский вопрос…
— Отвечу совершенно честно. С августа 1989 года, когда мы начали работать, до марта 1990-го я не получал ничего. Сейчас моя зарплата — 400 рублей. Мне хватает.
— Много шума было вокруг издания «Камасутры», к которому «Лукоморье» имело прямое отношение. Две главных претензии: безнравственность и слишком большая цена — 9 рублей. Меня это даже забавляло. Казалось, если бы «Камасутра» продавалась подешевле, ее безнравственность не была бы столь вопиющей. Если уж так волнует чистота нравов, это же хорошо, что цена высокая — хоть подростки не купят.
— К изданию «Камасутры» «Лукоморье» имеет очень даже косвенное отношение. Там и на титульном листе обозначено: Красноярское книжное издательство, ассоциация «Витас». Мы оказали только редакторскую помощь. Один наш фотограф из Индии привез оригинал на английском языке. Мы нашли хорошего переводчика, провели большую литературную обработку, сделали какие-то добавления, стихи… Пересняли с оригинала иллюстрации. Чисто творческая работа. Размещением заказа, поиском бумаги, реализацией мы не занимались.
«Камасутра» — древний памятник индийской литературы. Наше издание — сокращенный вариант. Откровенно шокирующие главы мы убрали. Недаром там указано: не перевод, а пересказ. Эротическая культура — такая же культура, как любая другая. Я к ней совершенно спокойно отношусь.
Мне все-таки кажется, многих волнует второй вопрос — цена. Все моментально умножают 9 рублей на 2 миллиона экземпляров, не учитывая, что огромные деньги заплачены за бумагу, печать. «Лукоморье» получило с этого лишь несколько десятков тысяч.
— Ну, а скажем, такие газеты, как «Фаворит», «Бульвар-экспресс» и иже с ними, — это тоже эротическая культура? Или нечто другое?
— Это то, что нужно большинству. Раз все это раскупается — значит нужно. Мы подчас рассуждаем с точки зрения интеллектуалов. А народ выбирает сам. И в семидесятые, жесткие годы, на черных рынках были и «Анжелики» и Дюма. Все то, что интеллектуалы называют чтивом. И что лично я считаю чтивом. Человек есть человек. Его не заставишь читать то, что он сам не хочет. Его не заставишь думать, если он не хочет.
А «Фаворит», между прочим, хорошо сделан по макету, по иллюстрациям. Читать, не читать — это другое дело, но открывать приятно.
— Широта ваших взглядов, вероятно, отражается и на деятельности «Лукоморья». Издание молитвенников, различной религиозной литературы — тоже ваших рук дело…
— Да. Сейчас мы запустили несколько книг по заказу Православной церкви. Это — ее нужды… Большая часть доходов поступает на реставрацию храмов. В конечном счете, все это нужно и городу, и краю.
— А как у вас с религиозной направленностью? Верите? Атеист?
— Скорее, я — антитеист. Атеист — человек, отрицающий Бога. Я признаю существование высшей силы, но не хочу ей подчиняться. Я люблю все религии. Это разные грани жизни, духа человека. Познавая каждую грань, себя обогащаешь, упираясь только в одно узкое направление, в одну религию — обедняешь. А самое интересное — создавать свою собственную систему религии.
— Создали?
— Если бы создал, было бы уже неинтересно. Это все игры, просто игры…
— Версия третья…
— Это игра ума. Любая религия, как и любая идеология, интересны, пока являются только игрой ума. А когда все это превращается в жизнь — лучше из игры уйти. Тебя это может погубить.
— Но религиозные настроения у нас сейчас процветают. Это с одной стороны. С другой же (разумеется, в среде «гнилой интеллигенции» особо) начинают поговаривать, что наша Православная церковь и КПСС — близнецы-братья. Та же централизация, жесткое подчинение и т.д. Уходим от одного — идем к другому — приходим к тому же самому.
— Христианству у нас больше тысячи лет. Марксистские идеи возникли только в девятнадцатом веке. И кто кому родня?
— Но они родственники?
— Конечно. Христианство проповедует, что есть жизнь после смерти, есть царство Божие, рай. Марксизм призывает строить этот рай на земле. Единственная, пожалуй, разница. А пути одни и те же: через муки, страдания, вечные жертвы, терпение, искупление, покаяние… Жизнь не для себя, жизнь в долг. Вечное прозябание.
— Покайтесь тогда сразу.
— Ну уж… Таинство покаяния есть только в христианстве. Сейчас кричат: «Покайтесь, коммунисты-разбойники!». Кому, в чем каяться? Сами друг в друга стреляли, убивали. При чем здесь коммунисты, евреи, масоны, большевики, меньшевики, эсеры? Народ убивал себя. Самоубийство шло.
— Говорят, народ все время обманывали.
— Как народ можно обмануть? Кто его обманывал? Марсиане, что ли? Фантастику я читаю, знаю, как это делается. Но это не тот вариант. Это те же безграмотные мужики пожгли усадьбы, уничтожили культурные ценности, разрушили церкви. Сейчас некоторые политики утверждают: бесы-большевики виноваты. Но ведь простые мужики крушили храмы, оскверняли иконы, сносили купола — с радостью! Мы знаем историю после семнадцатого года, но вся остальная история точно такая же. Время князя Владимира. Человека, который проповедовал одну религию, а потом легко сменил ее на другую. Междоусобицы на Руси… Завоевание Сибири… Меня смущает, когда Сибирь отождествляют с Россией. Сибирь — страна эмигрантов. Мы пришли сюда сначала, как колонизаторы, потом — как переселенцы, потом — как ссыльные. Несть числа народам. Мы растеклись по Сибири и отняли лучшие земли у тех, кто жил здесь и пять и десять тысяч лет назад. Не отдавая долгов, не признавая их. На карте Красноярского края практически все названия нерусские, неславянские.
Я уже говорил о наших керамистах. Они отталкиваются от хакасского искусства, вообще от традиций огромной группы народов, которые жили здесь, сменяя друг друга. Ребята нашли эти корни и стали создавать совершенно неповторимую керамику. Да и наши художники — Поздеев, Рыбаков, Сейфулин — тоже питаются именно этими корнями.
— Вы считаете себя русским человеком?
— По самосознанию, конечно, я русский. И отец у меня русский. И живу я здесь, и не уеду ни при каких обстоятельствах. Но мать — татарка, семья приехала сюда из Казани, я и чувствую свою связь с татарами. У меня же на лице написано, что я не русский! Но и с названием «татарин» тоже путаница. Так называют всех подряд, кто говорит на языках тюркской группы, независимо от их происхождения и истории. Исходя из поговорки: «Нам, татарам, все равно», мы смирились. Хотя казанских татар до конца девятнадцатого века называли булгарами, это их самоназвание.
— Играть, так играть. Политика, говорят — дело мужское. Итак, версия четвертая.
— В эти игры я не играю. Они мне не интересны. Я либерал. Я, может быть, родился либералом. Но это не значит, что я пойду вступать в какую-нибудь либеральную партию… Я сам себе партия.
— Говорят, у вас жена поэтесса?
— Говорят.
— Врут?
— Она у меня детский врач. Но и стихи тоже пишет.
— Хорошие?
— Я не могу судить. Я не редактор. Я муж.
— А по вечерам, вы, наверное, пьете кофе, читаете стихи и ведете литературные дискуссии… При свечах.
— Рассуждать об этих вещах у нас всегда считалось дурным тоном. Имею в виду не только семью, но и вообще наш литературный круг. В литинституте, когда я там учился, читать вслух свои стихи или рассказы считалось чем-то неприличным. Был там один поэт, который обожал свои стихи читать. Заваливается к нам: я новую поэму написал, сейчас вам почитаю! А мы ему говорим: принеси сначала литр водки, вот тогда мы тебя, быть может, послушаем. А он: это вы мне должны поставить за то, что я вам почитаю…
— Принес?
— Нет, конечно. Но и стихи не почитал. Так что расстались мы баш на баш.
— Действительно, пора расставаться. Спасибо за красивую игру.
Взяла интервью Любовь Рак
газета «Красноярский комсомолец», 4 апреля 1991 года